Автобиография

Автобиография

(Этот текст представляет русскую версию. подготовленную по просьбе Volker Keller для издаваемой им книги "Die Ostjuden in Mannheim")

Я родился в 1930 году в тогдашнем Ленинграде (ныне – Санкт-Петербург). Мои родители, Белла Павловна Алесковская (1900-1947), глазной врач, и отец Яков Исаевич Кипнис (1900-1987) родились в «черте оседлости» : мать в Белоруссии, в местечке под Гомелем, отец – в Бендерах (Бессарабия). Мать посещала гимназию в Гомеле и окончила ее в 1917 году, после чего училась медицине в Киевском университете. Отец рано осиротел, его мать одна воспитывала своих двух сыновей. Во время революции 1917-года мой отец оказался в Украине, а его мать с младшим сыном остались в Румынии. В 1934 им удалось перебраться в Палестину. Мой отец их больше не увидел. Переписка оборвалась в 1948 или 1949 году, не знаю, при каких обстоятельствах.

Мои родители познакомились в 1925 году в Киеве и поженились в 1929 в Ленинграде. Они не соблюдали еврейских традиций, но сестры и братья моей матери, тоже переехавшие в Ленинград, праздновали Пессах и наша семья вместе с ними. Я хорошо помню самодельную мацу, «гефилте фиш» и куриную шейку. Сестры моей мамы говорили на смеси идиш и русского.

Разумеется, мои родители идентифицировали себя как евреев. Но то, что я еврей,  я узнал только в эвакуации. Позже, в 1946, мне врезалась в память резкая реакция моей мамы  на мое легкомысленное высказывание, что евреям и в царской России было нетрудно поступить в университет – для этого было достаточно креститься. Мама с возмущением ответила: «Это означало – отказаться от своего народа!».

Тем не менее, мои родители оставались нерелигиозными. Мама была похоронена на Еврейском кладбище, тогда на окраине Ленинграда, но по-светски, без еврейского ритуала. Вот, в общих чертах, и все о моем происхождении.

Счастливое детство при любящих и заботливых родителях я считаю решающим для моего дальнейшего развития. В частности, мама научила меня немного говорить по-немецки (она знала этот язык благодаря гимназическому образованию: в тогдашней Российской империи языкам учили хорошо). Это пригодилось мне много позже. Сколь бесконечно многим я обязан своим родителям, я осознал лишь в зрелые годы. Их памяти я посвятил свою последнюю книгу („August Friedrich Horstmann und die Physikalische Chemie“, Berlin 1997)..

Следующий период моей жизни, беженцем во время войны, был трудным и превратил избалованного мальчугана в подростка, почувствовавшего, что жизнь может быть очень серьезной и что нужно многое преодолевать. В эвакуации я впервые узнал, что я еврей, но не это было главным.

С началом войны мои родители должны были оставаться на своих рабочих местах, но решили отправить меня на восток с моей тетей, Марией Павловной Алесковской. Она тогда не работала и потому имела право оставить Ленинград.

Это было счастьем для всей семьи. Иначе мои родители страшной зимой 1941/1942 пытались бы накормить меня за счет своих крайне скудных пайков, сами скончались от голода, а затем и я последовал бы за ними.

Прощание с родителями пришлось примерно на 20 августа 1941; говорили, что это был предпоследний эшелон с беженцами из Ленинграда. Мы ехали в переполненных товарных вагонах, спали в тесноте на верхних нарах и на полу. Прошло добрых две недели, пока тетя со мной добралась до Куйбышева ( с 1990 – снова Самара). Там ей удалось снять комнату в избе на окраине города. Для нас стоял вопрос о выживании в довольно трудных условиях, но моей тете удалось меня прокормить и дать возможность посещать школу (5-й и частично 6-й класс). С той поры я не способен выбросить кусок старого хлеба.

Мои родители пережили в Ленинграде первую блокадную зиму, наиболее тяжелую для города. В феврале 1942-го моего отца вызвали в Москву. Он изобрел мост на разборных опорах, который можно было построить за 2-3 суток. Это было чрезвычайно важно в условиях начавшегося в январе наступления Красной армии, и отец должен был обеспечить возведение необходимых мостов. Он так ослаб в Ленинграде, что должен был повесить на шею портфель с чертежами и документами, в руках нести его он был не в силах.

Мою мать, как врача, мобилизовали в армию в сентябре 1941. Она работала в госпитале на ленинградском фронте до августа 1942. После контузии – мина разорвалась рядом – ее эвакуировали в госпиталь в Москве. После частичного выздоровления она работала в одном из госпиталей в Москве как военврач 3-го ранга, но в августе 1944 была демобилизована по инвалидности.

Осенью 1942 Ленинградский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта (ЛИИЖТ) был переведен в Москву, и преподаватели, в том числе и мой отец, получили комнаты в общежитии Московского Института Инженеров Транспорта (МИИТ). До того он жил в военных поездах, а мама жила в госпитале.

Теперь отец смог забрать мою тетю и меня из Куйбышева в Москву. С ноября 1942 мы вчетвером жили в 17-метровой комнате, где тайком мы устроили и кухонный угол с электроплиткой. Все же жизнь в Москве была много легче, чем в Куйбышеве. Я ходил в школу и закончил 7-й класс. В августе 1944 ЛИИЖТ вернулся в Ленинград, и наша семья снова поселилась в нашей квартире. В 1947 я с очень хорошим аттестатом зрелости закончил школу и поступил на Химический факультет Ленинградского университета. В 1952 я получил диплом с отличием  по специальности физическая химия.

В этом году в СССР бушевал антисемитизм. Профессор, который рецензировал мою дипломную работу, сказал мне доверительно, что «охотно взял бы меня в аспирантуру, но, к сожалению, Ваша группа крови не подходит. Если бы я подал соответствующее ходатайство, это, возможно, принесло бы Вам несколько приятных минут, а мне – много неприятностей».

В результате мне пришлось работать химиком при Карабугазской геологоразведочной партии Министерства Химической промышленности. Эта партия была организована для помощи комбинату «Карабугазсульфат» на севере Туркмении. Там производили сульфат натрия из природных рассолов. Год на Карабугазе стал для меня важной школой жизни. В качестве одного из примеров – о снабжении водой. Ежемесячно приходил из Баку танкер с пресной водой для жителей трех поселков комбината. Он причаливал в порту поселка Бекдаш на Каспийском море, и оттуда узкоколейкой в цистернах с надписью «пресная вода» воду доставляли и в другие два поселка – Омар-Ата и Сартас. Раз в неделю топили баню, при входе каждый получал три жестяных жетона: на каждый жетон наливали шайку воды. Однажды южнее комбината  обнаружили чумных грызунов, и наши поселки поставили на карантин. Было объявлено, что танкер с водой не придет, и оставшийся недельный запас воды пришлось растягивать на три недели. Хотя мы в лаборатории могли немного пользоваться для питья дистиллированной водой, ее тоже не хватало. О мытье не могло быть и речи. Я вспоминаю, что это было настоящим счастьем – наконец-то напиться вволю!

В конце 1953 я смог вернуться в Ленинград и найти работу в качестве инженера в ЦНИИ Технологии Судостроения. Там я занимался защитой корпусов кораблей от коррозии. По шесть месяцев в год приходилось проводить в командировках. Это была дальнейшая школа жизни: я узнал о совсем иных, чем в Ленинграде условиях жизни и научился обходиться очень малым.

В 1958 я поступил в Государственный проектный и научно-исследовательский институт никель-кобальтовой промышленности («Гипроникель»). Там я проработал 35 лет над физико-химическими вопросами производства никеля, в конце в качестве руководителя исследовательской группы. В течение этого времени я защитил кандидатскую диссертацию, опубликовал 5 книг, около 100 статей и получил 20 авторских свидетельств СССР на изобретения. Вероятно, будь я дипломатичнее, изворотливее и не веди я себя слишком независимо, я достиг бы в СССР лучшего положения. Но я об этом не сожалею. По крайней мере, я не продал душу дьяволу.

Разумеется, я идентифицировал себя как еврея – так же, как мои родители. Мои ближайшие друзья были тоже евреями, но не потому, что были евреями по национальности, а в силу нашей духовной близости. Моя жена была, однако, русской, и с иудаизмом я не имел ничего общего.

Здесь я должен сделать некоторые пояснения для молодых читателей.

Прежде всего: СССР был страной воинствующего, даже агрессивного атеизма, который поддерживался властями. Начиная с 1920-х годов церкви, монастыри и синагоги варварски уничтожались или закрывались и использовались в хозяйственных целях, чаще всего  как склады. Одновременно многочисленные священнослужители всех конфессий были обречены на лагеря и ссылки.

Однако, религия не была полностью запрещена, поскольку власти декларировали свободу вероисповедания и отделение церкви от государства.

Здесь важно знать, что почти все работавшие были в СССР государственными служащими, поскольку почти все предприятия принадлежали государству. Если кто-то решался крестить своего ребенка в церкви, он должен был считаться с тем, что на другой день его уволят с работы как политически неблагонадежного. Это означало катастрофу, потому что найти работу с такой характеристикой было едва ли возможно.

.

В силу этого религиозная жизнь в СССР протекала преимущественно подпольно

Для еврейской религии это было вдвойне так в силу никогда не исчезавшего антисемитизма, в том числе и государственного, возродившегося с середины 1930-х. Из примерно 1970 синагог в дореволюционной Российской империи в 1962 в СССР оставалось только 62. При этом они представляли собой почти что гетто, потому что они находились под наблюдением и были отделены от большинства населения. Известно много случаев, особенно после разрыва дипломатических отношений с Израилем в 1967, когда люди за слова «В будущем году в Иерусалиме» попадали в тюрьму за «сионистскую пропаганду».

Такое положение пробудило тайное сопротивление: в маленьких домашних кружках евреи старались соблюдать традиции иудаизма, изучали библию в оригинале, работы классиков иудаизма и т.д.

Я узнал об этом лишь в начале 1970-х, когда началась еврейская эмиграция. Но тогда это меня не интересовало, потому что я почти как одержимый занимался своими исследованиями.

Постепенно эта установка изменилась. К концу 1990 моя жена и я уже созрели для решения об эмиграции. Причинами были стремление уберечь нашего сына от страшных условий военной службы, ставшей тогда смертельно опасной, но также и нежелание оставаться жить в Богом проклятой стране.

Здесь я хотел бы указать на одно существенное обстоятельство. В то, что социалистическое общество и его светлое будущее представляют вершину истории человечества, мы давно уже не верили. Но мое подсознание было с раннего детства отравлено пропагандой. Недоверие к миру капитализма сидело глубоко; я в этом смысле не был исключением. В мае 1990 мне, однако, посчастливилось пробыть две недели в Оксфорде по приглашению тамошнего профессора физической химии. Никто там не мог себе представить, что я в 60 лет впервые был за рубежом. После этих двух недель подсознание очистилось, недоверие к Западу исчезло.

В апреле 1991 я подал в ОВИР (теперь это сокращение забыто; ого означает Отдел виз и регистрации иностранцев) заявление на выезд в Израиль для жены, сына и себя, и уже в июне мы получили разрешение. Вскоре забрезжила возможность эмигрировать в ФРГ. Это было для нас лучше благодаря знакомству с языком и особенно потому, что моя жена страдала от болезни сердца и едва ли смогла бы вынести климат Израиля. Мне пришлось долго заниматься всеми необходимыми формальностями, но в августе 1992 мы получили от Генерального Консульства ФРГ разрешение на въезд.

В конце концов, в сентябре 1993 я уехал в Германию, сначала один, чтобы подготовить приезд моей семьи. В октябре 1993 я смог поселиться в Манхайме. В январе 1994 прибыли моя жена и наш тогда 13летний сын. В июле 1994 я был принят в еврейскую общину Манхайма.

Нашей успешной интеграции мы обязаны нескольким счастливым обстоятельствам.

С  одной стороны, я уже много лет занимался воссозданием научной биографии выдающегося физикохимика Августа Горстмана, который родился в Манхайме и работал в Хайдельберге. Мне удалось установить путем переписки контакт с его внуком Отто Горстманом. Ради этой работы я старался по прибытии в лагерь беженцев в Карлсруэ найти жилье либо в Хайдельберге, либо в Манхайме. И мне с этим посчастливилось. Хотя Отто Горстман скончался в феврале 1994, у нас сохранились очень хорошие отношения с его вдовой и детьми и родственниками, которые очень существенно поддержали нас при вживании в новую жизнь здесь.

С другой стороны, мне посчастливилось уже осенью 1993 познакомиться с семьей Брем. Эта семья стала и остается ангелом-хранителем сначала для нас троих, а теперь для меня. Помимо этого я смог встретить многих других людей, которые нам охотно помогали ориентироваться в здешних условиях.

В 63 года я не мог найти работу в области физической химии и решил работать литературно в качестве историка науки, сделав мое старое хобби основным занятием. Я опубликовал две книги, большую главу в одном коллективном труде и несколько статей. С 1994 началась моя постоянная работа над краткими биографиями немецких ученых, инженеров и медиков для нескольких биографических серий, в особенности Baden-Württembergische Biographien“ и „Neue Deutsche Biographie“. По осень 2019 я составил 170 кратких биографий.

Кроме того, вместе с женой и сыном были написаны семь брошюр и малых немецко-русских словарей по школьным предметам. Эти работы имели целью разъяснить русскоговорящим школьникам и их родителям различные аспекты и особенности школьного образования в ФРГ.

По инициативе моей жены в интернете был поставлен наш сайт, www.kipnis.de, где были опубликованы, в частности, эти работы. Они были переняты несколькими электронными библиотеками бывшего СССР.

Моя жена, к сожалению, никогда не чувствовала себя в Германии комфортно. Она была экстрасенсом, и чужая земля под ногами, особенно в Гейдельберге, действовала на нее отрицательно (имеется в виду именно земля под ногами, а не страна). Ежегодно она летала в Петербург и встречалась с бывшими одноклассницами. Однако ее болезни сердца лечили здесь лучше, чем это было бы возможно в России. Она скончалась в 2009 (надгробную речь см.

http://www.kipnis.de/index.php/nina/2014-05-10-18-10-05/81-nina)

https://www.kipnis.de/index.php/nina/nina-zum-gedenken/81-nina )

На вопрос, что бы я мог посоветовать младшему поколению, я вынужден ответить, что это не в моих силах. Нынешние молодые люди живут собственной жизнью, которая старикам недоступна и непонятна. Я же человек прошлого века. Вдобавок, советы стариков могут помочь молодым лишь в редчайших случаях.

Единственное, на что я способен, это попытаться суммировать важнейшие заключения из опыта моей долгой жизни.

Первое. Существует хорошая русская пословица „Охота пуще неволи“. Поэтому

творческая деятельность, определяемая сильнейшей внутренней потребностью, делает жизнь полной. Для меня это была моя наука, но это, вероятно, относится к любой созидательной, творческой работе.

Второе. Мне кажется необходимым избегать всяких скоплений людей. Массы не думают, они глупее, чем отдельные люди. Организации в отношении этики и морали хуже, чем отдельные люди. Стадные инстинкты опасны и мешают творческой работе.

Третье. Когда человек помогает другим, он помогает и самому себе. Эта помощь, однако, должна иметь границы: безграничное самопожертвование ведет к саморазрушению, после чего и другие остаются без помощи. (Здесь стоит вспомнить знаменитый принцип Гегеля о борьбе и единстве противоположностей).

И последнее. Возможности человека и всего человечества ограничены. За этими границами существует невидимый духовный мир, где правит Высшая Сила (или Силы?). воздействующая на нашу жизнь. Обычно эту Высшую силу обозначают словом Бог. Об этом я почти ничего не знаю, но я убежден в существовании духовного мира.

Я хотел бы добавить сюда высказывание Эйнштейна: «Человек предполагает, а Бог располагает. Но он порой передает эту службу чертовой бабушке».

Избранные публикации

Книги

• Развитие химической термодинамики в России. Москва, 1964
• Дмитрий Петрович Коновалов (с Ю. И. Соловьевым). Москва, 1964
• Карбонильный способ получения никеля (с Н. Ф. Михайловой и Г. Р. Певзнер). Москва, 1972
• Карбонильная металлургия. Москва, 1973
• Кластеры в химии. Москва, 1981
• Johannes Diderik Van der Waals:(in Russisch, mit B. E. Yavelov), Moskau,.1985
• Van der Waals and Molecular Science (With B. E. Yavelov and J. S. Rowlinson).

             Oxford, 1996. .

• August Friedrich Horstmann und die physikalische Chemie. Berlin, 1997.

.

Статьи и главы в коллективных монографиях

В области физической химии 31 работа, в том числе:

• Кинетика образования карбонила никеля при высоком давлении (с Н. Ф. Михайловой). Кинетика и катализ (Москва), 1967, т. 8, стр. 803-807
• Физические свойства карбонила никеля и карбонила железа (с Н. Ф. Михайловой и М. Х. Карапетьянцем). Труды института Гипроникель 1967, № 32, стр. 49-66
• Об образовании карбонила никеля из медно-никелевых сплавов (с Н. Ф. Михайловой). Кинетика и катализ (Москва) 1971, т. 12, стр. 1397-1402
• Механизм реакции образования карбонила никеля при низких концентрациях продукта в газовой фазе (с Н. В. Кульковой и Н. Ф. Михайловой). Там же, 1976, т.17, стр. 472-476
• Масс-спектрометрическое исследование термического разложения карбонила никеля (с З. П. Федоровой). Там же 1978, т. 19, стр. 33-36
• Проблемы образования новой фазы в химических реакциях металлургии никеля.

В сб. Развитие теоретических основ металлургических процессов производства никеля и меди, Институт Гипроникель, 1991, стр. 149-169

В области химической и металлургической технологии 36 работ, в том числе:

• Карбонильный способ переработки железоникелевых материалов (с К. М. Аникеевым, Н. Ф. Михайловой и В. Г. Рому). . Цветная металлургия (Институт Цветметинформация, Москва) 1965, № 21, стр. 32-34
• Математическая модель процесса производства никелевой дроби термическим разложением карбонила никеля. Труды института Гипроникель 1969, № 41, стр. 100-109
• Карбонилирование сплавов железо-никель и железо-никель-сера (с Н. Ф. Михайловой и В. Г. Рому). Там же, 1969, № 42, стр. 25-34
• Способы повышения реакционной способности никелевого анодного скрапа при переработке карбонил-процессом (с Н. Ф. Михайловой и В. Г. Рому). Там же, 1971, № 51, стр. 77-80
• Прикладная кинетика гетерогенного разложения карбонила никеля (с Т. Н. Калитович и Д. Н. Тагановым). Журнал прикладной химии 1974, т. 47, стр. 43-48
• Переход меди в газовую фазу при карбонилировании сплавов медь-никель-сера. (с Н. Ф. Михайловой). Там же, 1976, т. 49, стр. 217-219

Кроме того 20 Авторских свидетельств СССР на изобретения.

В области истории естествознания 32 работы, в том числе:

• Химическая термодинамика. Глава VI в книге: Ю. И. Соловьев, Очерки по истории физической химии, Москва, 1964, стр. 227-280
• Химическая термодинамика. Глава II в коллективной монографии Всеобщая история химии. История учения о химическом процессе. Москва, 1981, стр..57-118, 362-369
• Из истории молекулярной физики. А. И. Надеждин (1858-1886). Исследования по истории физики и механики, Москва, 1990, стр. 5-36
• W. Gibbs and Chemical Thermodynamics. - In: K. Martinas, L. Ropolyi, P. Szegedi,Eds. Thermodynamics: History and Philosophy. 1991, p. 492-507.
• August Horstmann (1842-1929): Eine große Übergangsfigur in der Geschichte der physikalischen Chemie. - Mitteilungen der Fachgruppe 'Geschichte der Chemie' der Gesellschaft Deutscher Chemiker, 1995, Nr. 11, S. 26-44
• Early Chemical Thermodynamics: Its Duality Embodied in Van't Hoff and Gibbs. In:Willem J. Hornix and S. H. W. M. Mannaerts (Eds.), Van't Hoff and the emergence of Chemical Thermodynamics, 2001, p. 212-242. 

Кроме того:

Carl Renninger: Mannheims nationalsozialistischer Oberbürgermeister. In: Mannheimer Geschichtsblätter20/2010, S. 45 ff

170 Kurzbiographien in den Reihen Badische Biographien, Baden-Württembergische Biographien, Neue Deutsche Biographie, Württembergische Biographien